Куба любовь моя
О, память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной
I
Лето 1962 года для горняцкой Колымы было тревожным. Страна требовала золото. Как всегда, его нужно было много. Необычной была настоятельность требований — на грани истерики. Приходилось буквально сутками мотаться по приискам и участкам Сусуманского района, за которым я был закреплен по линии областного комитета комсомола. Серые дни смешались с белыми ночами, время суток утратило смысл и значение. Где-то на Ветреном прикорнул прямо в машине.
Разбудил грохот громкоговорителя на столбе у конторы прииска, включенного, как всегда, на полную мощность. Гремела необычайно энергичная и будоражащая мелодия , прямо в сердце падали чеканные словаМ.Магомаева:
«Куба – любовь моя,
Остров зари багровой…»
Это была песня А.Н.Пахмутовой на слова поэтов С.Т.Гребенникова и Н.Н.Добронравова, получившая впоследствии широкую известность. Тогда я ее слышал впервые, и она прозвучала для меня буквально как гром небес и зов трубы среди суровых трудовых будней. Вокруг величественная панорама сопок, восток полыхает огненной, прямо как в песне, зарей пробуждающегося дня. Впереди обширные рабочие планы и вся предстоящая жизнь. В голове – необычайная четкость и ясность, в душе никаких сомнений.
С производственной программой мы тогда справились. А осенью разразился международный кризис, получивший название карибского. Мы с друзьями, как все советские люди, близко к сердцу воспринимали все те события, но, признаться, никак не связывали напрямую успех его мирного разрешения с нашими текущими делами.
II
Спустя лет 15 после тех памятных событий довелось работать в одной из африканских стран, пожелавших избежать капиталистического пути развития. У нас немало любителей иронизировать по поводу африканского социализма, но по-сути это было в высшей степени благородным и благодарным делом: не только спасали людей от реальной угрозы голодной смерти, но и учили добывать кусок хлеба насущного собственными руками. Сопровождение акции поддержкой со стороны структур отечественного оборонного комплекса и идеологических ведомств ничего не меняет: как без этого?
Однажды получаем известие: обычный режим работы отменяется, так как в страну прибывает с официальным визитом Фидель Кастро, с которым планируется встреча. Так я увидел молодого ещё лидера кубинской революции на расстоянии 3-4 метра, когда он выступал с пламенной как обычно речью перед нашими африканскими коллегами и друзьями. Мне даже удалось запечатлеть этот момент на камере – увы, довольно примитивной к тому же при слабом освещении.
Между тем, это надо было видеть и слышать. Каждое его слово и жест несли огромный эмоциональный заряд, непоколебимую убежденность и уверенность в справедливости и успехе нашего общего дела.
Последовали ответные теплые речи. Надо заметить, африканцам было за что благодарить Фиделя. Куба активно поддерживала национально-освободительные антиимпериалистические движения не только материально-техническими ресурсами, но и кадрами. Кубинские специалисты, особенно медики, применяемые ими технологии и фармацевтические средства высоко ценились во всем мире.
В ходе встречи удалось познакомиться и обменяться краткими впечатлениями с сопровождавшими Фиделя помощниками. Общее впечатление и полная уверенность – свои ребята, надежные.
Быстро пролетело отведенное для визита время. Впереди у Фиделя был маршрут через многие страны континента. Борт главы революционной Кубы в сопровождении эскорта истребителей давно растаял в океанах времени и пространства, а память о том событии сохраняется отчетливой, как будтоэто было вчера.
III
Прошли годы. После бурно прожитой молодости было о чем подумать, что взвесить и оценить, чем поделиться. Так я оказался на преподавательской работе. Познакомился с коллегами, как правило, людьми высокообразованными, с немалым жизненным опытом. Завязались дружеские контакты, в том числе с офицерами военной кафедры, где наши питомцы получали необходимый минимум знаний с присвоением первичного офицерского звания.
Было о чем вспомнить, когда выяснилось, что один из моих новых друзей проходил в те времена службу на должности советника командира дивизии в Эфиопии, с которой сомалийцы воевали. У меня это вызывало недоумение, но мой друг был по-армейски оптимистичен: при любом исходе это победа нашего оружия.
Однако, наибольший интерес у меня вызвал рассказ полковника Николая Павловича Т. о его участии в лейтенантские годы в операции «Анадырь». Сегодня с тех событий сняты грифы секретности и об этом уже написаны книги. Но рассказ живого участника боя в заливе Кочинос, где отражался массированный десант кубинской контрреволюции, подготовленной и снаряженной в США, впечатляет своей обыденностью и героизмом.
Наших мало. С кубинцами слаженности боевого взаимодействия практически никакого. Языковый барьер. Ограниченность в вооружении и боезапасе. И главное — тысячи километров океана до родной земли.
Это был неоценимый вклад в решение кубинского кризиса на той стороне планеты. С риском для жизни. Николай вернулся, дослужил до пенсии. Другим повезло меньше. Такая у нас с Кубой была любовь, скрепленная в общих окопах, прямо как в той замечательной песне:
«В грозные дни рядом встанут друзья.
Куба – любовь моя!»
Скептик скажет, мол, сами заварили кашу, потом потребовалось героически спасать мир. И будет прав. Формально. Зато сегодня сбивают наши самолеты, безнаказанно бьют наших союзников, делают успешные попытки сближения с бортом Министра обороны над нейтральными водами, а мы… грозно хмурим брови.
Говорят, политика – искусство возможного. Кто что может – такую и проводит политику. А не может, тогда – извините. Остается хмурить брови.
IV
Проклятые 90-е перевернули Россию с ног на голову. Возможно, мое поколение и заслужило свою жалкую участь, но, как обычно бывает в жизни, шишки посыпались на невиновных и непричастных. Среди последних оказались наши многочисленные друзья и последователи по всему земному шару.
Ни оправдания, ни прощения не может быть за преданные братские страны ГДР и Югославию, брошенных на растерзание Эриха Хонеккера и Слободана Милошевича. Наши властители даже бровью не повели. Другой кровавой жертвой стал Муаммар Каддафи и весь ливийский народ. Горьким самумом прошлись те события по всему арабскому миру и, уверен в этом, усилили антироссийский вектор мирового терроризма.
Куба выдержала. Даже когда мы прекратили поставки нефтепродуктов и отказались покупать их сахар. Лучший министр иностранных дел Андрюша Козырев, как и Эдуард Шеварнадзе, все решения принимал по согласованию с госдепом США.
Были закрыты Лурдес, заодно и Камрань. Прекратились поставки запчастей и регламентных расходников для отечественной техники за рубежом. Выведены в чистое поле войска из Германии, когда на ее территории остались и успешно функционируют 287 американских баз. Многие «друзья» и даже бывшие братские республики бросились в объятия НАТО. Только не Куба.
Медленно, очень медленно и неимоверно трудно преодолеваются последствия этого черного провала в современной истории нашей Родины. Ещё труднее восстанавливаются порушенные связи с теми, кто нам доверился и кого мы так беспардонно кинули.
Будет ли нам прощение и как его заслужить? В любом случае потребуются годы и годы, а их уже почти не осталось…
К счастью, дружеские отношения с Кубой возобновились. Это придает оптимизм и рождает добрые надежды.
V
В сегодняшней газете я встречаю сообщение, что Дональд Трамп принял решение о возобновлении блокады «режима Кастро» , включая запрет на туристические поездки американцев, товарное эмбарго, ограничения любых инвестиций в кубинскую экономику вплоть до… «честных выборов». То-есть по американским правилам.
Эти шаги продиктованы в том числе и российскими действиями по восстановлению своих позиций на острове Свободы.
Гордостью наполняется сердце и в душе звучат слова и мелодия бессмертной песни:
Родина или смерть! –
Patria o muerte!
Солнцу свободы над Кубой гореть!
Родина или смерть!
Куба, любовь моя
Михаил Ахманов Куба, любовь моя
Интернациональный долг
Самолет приземлился в аэропорту Гаваны ночью, в три двенадцать по местному времени. Это был спецрейс, и в просторном салоне лайнера кроме нас с Анной оказалось всего два десятка пассажиров, прилетевших на остров Свободы по делам бизнеса или, возможно, поохотиться на меч-рыбу и других чудовищ карибских морей. Рассосалась эта публика быстро – я и глазом не успел моргнуть, как последний из наших спутников исчез в проеме люка.
Анна спала, уютно устроившись в мягком кресле. Я взял ее на руки; шелковистые волосы щекотали мне ухо, шею обдувало теплое дыхание. Поцеловал ее в нос, потом – в висок, но моя жена и боевая подруга не проснулась. Тогда я направился к выходу, где нас с улыбкой поджидала стюардесса. Она глядела на меня и Анну так, как обычно смотрят на молодоженов: умиленно и с легкой завистью. Я кивнул ей и спустился по трапу на землю.
Воздух был влажным, густым и жарким – не верилось, что едва начался май и в Москве деревья только начинают зеленеть. По нашим северным меркам, здесь, на Кубе, стояло знойное лето. Звезды были огромными и яркими, пахло морем и нагретым камнем, асфальт под ногами хватал за подошвы башмаков. Невольно мне подумалось, что свою униформу я зря прихватил – в черном плаще тут не попрыгаешь.
У самолета нас встречали двое: невысокий коренастый мужчина с роскошными усами и молодой красавец-мулат.
– Полковник Алехандро Кортес, – представился усач на отменном русском языке. Затем кивнул на мулата: – Капитан Мигель Арруба, мой помощник и заместитель. Вы – компанейро Дойч?
Кортес окинул Анну внимательным взглядом. Усы у него зашевелились.
– Сеньорита – ваша секретарша?
– Сеньора – моя жена и помощница, – сухо ответил я. Капитан Арруба тоже пялился на Анну, но, за неимением усов, шевелил ушами – должно быть, это означало крайнюю степень возбуждения. Я их понимал, тут было на что посмотреть: юбка у Анны короткая, а топик и того уже.
– Жена… Буэно,[1] дон Педро! В машину, пожалуйста, – произнес полковник с едва заметным акцентом.
Мы направились к открытому джипу. Из самолета уже тащили наш багаж: сундук с моим снаряжением и три огромных чемодана с нарядами Анны. Арруба сел к рулю, я, с Анной на коленях, рядом с ним, а усатый полковник устроился сзади, стиснутый сундуком и чемоданами. Я слышал, как он кряхтит и ворочается, стараясь расположиться поудобнее.
Джип тронулся, но не к зданию аэровокзала, чьи огоньки светили на краю взлетно-посадочной полосы, а совсем в другую сторону. Кажется, никто не собирался проверять у нас паспорта, шлепать в них штампы и рыться в наших чемоданах, и я решил, что таможенный досмотр не входит в понятия кубинского гостеприимства. Оно и к лучшему, если вспомнить о содержимом моего сундука.
– Едем в отель? – поинтересовался я.
– Нет, дон Педро, к вертолету, – пропыхтел за спиной Кортес. – Вы устали? Хотите спать?
– Я Забойщик, для сна мне нужно три-четыре часа в сутки, и я уже выспался.
– Дон Алекс… Могу я вас так называть?
– Вы, дон Алекс, за нее не беспокойтесь. Она может спать даже стоя на голове.
Молчание. Затем полковник спросил:
– Это такая русская шутка? Понимаете, дон Педро, в былые годы я учился в Москве, в Академии высшего комсостава, и владею русским как родным. Но некоторые проявления вашего юмора…
– Это не шутка, это правда, – ответил я. – Моей жене двадцать два, а в молодости сон глубок и крепок.
Сказать по правде, судари мои, я покривил душой. Анна моя – бывший вампир; она из немногих созданий на нашей планете, излечившихся от вампиризма. Самым чудесным путем, должен заметить! Во время последнего визита в Лавку меня одарили пятью голубыми пилюльками; хватило одной, чтобы сделать Анну нормальным человеком. Но без осложнений не обошлось: теперь она спит так крепко, что пушкой не разбудишь, и ест больше прежнего. К счастью, это не отражается на ее фигуре.
Мы затормозили у вертолета. Это был старенький советский Ми-8, размалеванный желто-зелеными полосками. Рядом с ним суетились крепкие парни в шлемах и камуфляже, грузили какие-то ящики и тюки. Мигель Арруба рявкнул на них, и три бойца, подхватив мой сундук и чемоданы Анны, потащили наше добро в кабину. Поднявшись следом, я устроился в кресле за спиной пилота. Анну я по-прежнему держал на руках; было так приятно ощущать тяжесть ее тела, вдыхать ее запах и чувствовать, как пряди волос скользят по моей щеке.
Полковник плюхнулся в соседнее кресло. Капитан Арруба и парни в камуфляже рассаживались за моей спиной. Повернувшись, я пересчитал их: ровно дюжина, все с «калашами» и гранатометами. Еще у них были длинные, слегка изогнутые клинки, которые в здешних краях зовутся мачете. Похоже, тертые ребята; кое у кого шрам на роже или пальца не хватает. Но, конечно, с вампирами они дела не имели.
Заметив, что я их разглядываю, Кортес сказал:
– Взвод личной гвардии команданте. Сопровождают нас в качестве боевой поддержки.
– Компанейрос ветеранос, – добавил Арруба.
Вертолет поднялся в воздух, сделал круг над взлетным полем и устремился на юго-восток. Огни Гаваны мелькнули под нами и скрылись в темноте. Прощай, теплое море! – сказал я себе. Прощайте, солнечные пляжи, уютные отели, рестораны, авениды с пальмами и танцы под луной! Прощайте, сиесты, карнавалы и стройные мулатки, пляшущие сальсу! Анна будет очень разочарована. Еще бы! Три чемодана нарядов! Кажется, даже палантин из норки прихватила… А зачем.
Кстати, о мулатках. Лететь на Кубу я собирался в одиночестве, но Анна не пустила. Мы с ней три года состоим в счастливом браке, и вроде бы она уже привыкла, что работа есть работа и не стоит таскаться за мужем по пятам, ибо его занятие весьма опасно. Тем более что у нее свои дела, лекции, семинары, сессии, курсовые и прочее, и прочее, что положено студентке-филологу. Но с Кубой она уперлась, как дрель в стену. Стена – это я, вот и начали меня сверлить. Собираю я свой сундук, а моя ласточка подбоченилась, ножку выставила и говорит:
– Один не поедешь. Я тоже хочу за границу.
– Вернусь, в Париж наведаемся или в Лондон, – отвечаю.
– Что мне Лондон, что Париж! Моя специальность – испанская филология!
– Ну, давай в Испанию отправимся. В Мадрид, Толедо и Севилью. На пляжи в Коста-Браво. В Малагу съездим, в Гренаду, Кадис. Херес будем пить и танцевать до упаду.
– С тобой потанцуешь! Да и были мы в Испании уже два раза!
– Ну и что, солнышко, в третий раз поедем, – говорю, укладывая в сундук свой «шеффилд». – Испания не какая-то Франция или Швейцария, Испания – королевство! Монархию надо уважать, не так уж много их на земле осталось. К тому же в Кадисе и Гренаде мы не были. А из Кадиса сам Христофор Колумб…
– Ты ничего не понимаешь, Петр! Я теперь в Латинскую Америку хочу! Пусть не в Бразилию, не в Аргентину, так хоть на Кубу! На Кубе тоже хорошо – пальмы, океан и пляжи с золотым песком… – Тут в глазах у нее появилось этакое мечтательное выражение. – Еще карнавалы, мулаты в белых штанах и мулатки-шоколадки… Ты мужчина видный, и одного я тебя к ним не отпущу!
– Вот как! Ревнуешь, значит! Однако, дорогая, на Кубе полный социализм. Мулаты, может, сохранились, а никаких мулаток-шоколадок нет.
– А куда они делись, дорогой?
– Ну, не знаю… трудятся, где велено… официантками, штукатурами, портнихами… в полиции служат… В общем, все при деле.
– Все равно не отпущу! – И тут она выкладывает последний аргумент: – А кто тебе переводить-то будет? Ты же на испанском два слова знаешь, и те – но пасаран!
В общем, уговорила она меня, уболтала и собрала три чемодана с туалетами. Семь купальников, вечерние платья, платья для коктейлей, шорты, топики, парео, слаксы, туфли, шляпы, босоножки… Ну, чем бы милая ни тешилась, лишь бы кровь из меня не пила! А ведь и такое случалось – правда, в начале нашего знакомства.
Вертолет стрекотал, двигаясь то над темной пальмовой рощицей, то над шоссе с редкими автомобилями, то над спящим городком. Гвардейцы дремали вполглаза, подтверждая мое мнение, что парни они опытные, знающие поговорку: солдат спит, служба идет. Разглядывая их, я решил, что кубинцы бывают трех сортов: белые, черные и шоколадные. Но отнюдь не шоколадки! Последнее относилось только к девушкам.